Я никак не могу вспомнить ее лицо. Помню только имя. Она звонила изредка, спрашивала, как я живу и тихо плакала. Я понимал это по ее голосу. Она очень старалась не показывать свои слезы, но я слышал их, и мне было стыдно. Наверное, я был виноват. Мы познакомились через два года после ее развода. Она двумя руками держалась за мой локоть, когда мы ходили по зимнему городу и прижималась своим плечом к моему. Нам хорошо было вдвоем. Мы ни разу не поругались. Я не пылал к ней безумной любовью, но почти все меня устраивало. Однажды я спросил, согласилась бы она стать моей женой? Она странно посмотрела мне в глаза, чуть покраснела и с напускной дамской шутливостью сказала, что рано об этом говорить. Мы продолжали с ней встречаться. Она с удовольствием терла мочалкой мои части тела, которые не были скрыты пеной ванны, кормила меня своими пирожками, и утром я знал, где лежит мое выстиранное белье и носки. Я не смог ее полюбить на столько, и никогда больше не напоминал о замужестве. Встречи стали все более редкими и разрыв приближался. Она понимала и тихо плакала в телефонную трубку. Наверное, я был виноват перед ней. А может быть еще больше перед собой. За несостоявшееся. И нужна ли эта любовь?